О музее
Реставрация
Шедевр собрания
Книги
Фильмы
Публикации

Михаил Черемных (1890 - 1962)

«Лодырь» 1930

Картон, масло 55 х 72.5

21.jpg
Имя Михаила Черемных обыкновенно называется в связи с отечественной карикатурой 1920-х – начала 1960-х годов, а также плакатами «Окон РОСТА» и «Окон ТАСС». Как живописец М. Черемных известен очень мало. Поэтому такой неожиданной кажется картина «Лодырь», написанная художником в 1930 году. По своему характеру она не вполне соответствует тому представлению о наследии М. Черемныха, какое формируют издания советских лет. Острый сатирик, обличитель индивидуализма, гражданского безразличия и социальной пассивности М. Черемных открывается в «Лодыре», как кажется, с совершенно иной стороны.

22.jpg
На картине изображен этакий человечище, безмятежно уверенно возлежащий на земле. На нем кепка, поношенные куртка, рубаха, штаны и ботинки. Во рту папироса. Ясным и глубоким взором он смотрит в небеса. Его «великанское» тело диагональю делит картину на две части. На ближней – пара опустошенных пивных бутылок, пачка папирос и спички. Предметы подчеркнуто велики. На дальней – многолюдная стройка, дымящая труба и несколько невысоких зданий. Новое «столпотворение», – но всё незначительного масштаба.

23.jpg
Так создается знаковая оппозиция, маркирующая два мира, один из которых характеризуется частным и личностным, а другой – общественным и коллективным. Предпочтение, вопреки официальному духу тридцатых годов, отдано первому. Разделению пространства соответствуют две основные вертикали картины: направление взгляда и труба. Неосязаемая и «одухотворенная» линия противопоставлена многотонному и коптящему сооружению. Они принципиально различны. Труба – результат обезличенных коллективных усилий, взгляд – уединения и неделания. Пафос промышленного прогресса весьма сомнителен. Напротив, бездейственное созерцание переведено в высокий план и кажется репликой философии отстранения Ильи Обломова.

24.jpg
Ряд литературных ассоциаций может быть продолжен. Образ Лодыря заставляет вспомнить отдельные произведения М. Зощенко, М. Булгакова и, если допустить анахронизм, Венечки Ерофеева. Авторские симпатии очевидно на стороне Лодыря, и легкий гротеск, с каким написана его фигура, для автора лишь способ опоэтизировать его, возможно, сравнить себя с ним, поиронизировать над собой и временем.